– Не врубаюсь, о чем ты толкуешь, – медленно произнес Томас, отметив, однако, что голос наконец-то обрел твердость.

К Алби подскочил Ньют и обхватил того за плечи.

– Остынь, Алби, только хуже сделаешь. Не понимаешь разве?

Тяжело дыша, Алби отпустил майку Томаса.

– Нет времени любезничать, Салага. Старая жизнь закончилась. Началась новая. Учись быстро, слушай других и помалкивай. Сечешь?

В поисках поддержки Томас посмотрел на Ньюта. Внутри все клокотало, глаза горели от наворачивающихся слез.

Ньют кивнул.

– Слышал, что он сказал, Шнурок?

Томас кипел от злости, страшно хотелось наброситься на кого-нибудь с кулаками, но он просто ответил:

– Да.

– Лады, – сказал Алби. – Первый День – вот что для тебя сегодня, шанк. Надвигается ночь, и скоро вернутся бегуны. Сегодня Ящик прибыл поздновато, так что на экскурсию времени не осталось. Прогуляемся завтра, сразу после подъема. – Он повернулся к Ньюту. – Обеспечь его лежанкой. Пусть поспит.

– Лады, – ответил Ньют.

Алби пристально посмотрел на Томаса.

– Спустя несколько недель ты освоишься, шанк. Будешь наслаждаться жизнью и нам помогать. Каждому было тяжко в Первый День, ты – не исключение. С завтрашнего дня у тебя начнется новая жизнь.

Он повернулся и сквозь расступившуюся толпу зашагал к покосившейся деревянной постройке в углу. Остальные начали расходиться, напоследок бросая на новичка долгие взгляды.

Томас скрестил руки, закрыл глаза и глубоко вздохнул. Пустота, выедавшая его изнутри, быстро уступила место такой печали, что от нее закололо в сердце. Навалилось слишком много. Где он? Что это за место? Какое-то подобие тюрьмы? Если так, за что его отправили сюда и на какой срок? Язык здешних обитателей непривычен, а их самих, казалось, вообще не беспокоит, будет он жить или умрет.

Вновь подступили слезы, но Томас сдержался.

– Что я такого сделал? – прошептал он, не рассчитывая, что его кто-то услышит. – Почему меня бросили сюда?

– Мы все прошли через это, Шнурок. – Ньют похлопал Томаса по плечу. – У всех нас был Первый День, и каждого когда-то вытащили из темного Ящика. Не скрою, у тебя большие неприятности, а дальше может быть еще хуже. Но пройдет время, и ты станешь настоящим бойцом без страха и упрека. Видно, что ты не какой-нибудь долбаный слюнтяй.

– Это тюрьма? – спросил Томас. В сумраке сознания он безуспешно пытался отыскать малейший проблеск, который позволил бы вспомнить прошлое.

– Слишком много вопросов, – сказал Ньют. – Ничего обнадеживающего ответить не могу. Во всяком случае, пока. Сейчас постарайся успокоиться и прими положение как данность – утро вечера мудренее.

Томас промолчал, понурив голову и разглядывая под ногами трещины в камнях. Вдоль края одного из каменных блоков росла полоска бурьяна с мелкими листочками. Крохотные желтые цветочки тянулись вверх, словно пытались дотянуться до солнца, скрытого исполинскими стенами Глэйда.

– Думаю, Чак будет тебе хорошим напарником, – продолжал Ньют. – Толстяк малость неуклюж, зато отличный собеседник, когда все дела сделаны. Побудь здесь. Я скоро вернусь.

Едва он успел закончить фразу, как воздух прорезал истошный вопль – высокий, пронзительный, почти нечеловеческий крик эхом разнесся по выложенной камнем площади, заставив обернуться всех, кто на ней находился. От мысли, что вопль раздался из деревянной постройки, у Томаса кровь застыла в жилах.

Даже Ньют подскочил, как ужаленный.

– Вот хрень! На десять минут нельзя отлучиться без того, чтобы медаки не начали истязать бедолагу! – Он покачал головой и слегка пнул Томаса ногой. – Найди Чака и передай, что я поручил ему позаботиться о твоем спальном месте.

Сказав это, он со всех ног помчался к постройке.

Томас сполз на землю по грубой коре дерева, оперся спиной о ствол и закрыл глаза. Как бы ему хотелось, чтобы все происходящее оказалось лишь кошмарным сном!

Глава третья

Томас долго сидел так, будучи не в силах пошевелиться. Наконец он заставил себя посмотреть в сторону кособокой постройки. Возле нее крутилась группа мальчишек, которые то и дело беспокойно поглядывали на верхние окна, будто ожидали, что вот-вот случится взрыв и оттуда в туче осколков стекла и щепок на них вылетит какая-нибудь омерзительная тварь.

Внимание Томаса привлек странный стрекочущий звук. Он посмотрел вверх и успел заметить бледный красный огонек, тут же скрывшийся в ветвях. Томас поднялся и обошел дерево с другой стороны, вытягивая шею и стараясь понять, откуда исходит стрекотание, но не увидел ничего, кроме голых серо-коричневых веток, вытянувшихся словно костлявые пальцы и придававших дереву сходство с живым существом.

– Это один из этих… жуков-стукачей, – произнес кто-то.

Томас обернулся – рядом стоял невысокий пухлый мальчуган. Совсем юный – вероятно, самый молодой из всех, кого Томас успел здесь встретить; на вид ему было лет двенадцать-тринадцать. Длинные темные волосы, заложенные за уши, доходили до плеч, на румяном круглом лице блестели грустные голубые глаза.

Томас кивнул ему.

– Жуков… каких, говоришь, жуков?

– Стукачей, – повторил мальчик, указывая на верхушку дерева. – Если у тебя хватит ума не лезть к нему первым, он тебя не тронет, – он сделал паузу, – шанк.

Кажется, парнишке было неловко произносить последнее слово, будто диалект Глэйда по-прежнему оставался ему чуждым.

Опять раздался леденящий душу вопль – на сей раз более протяжный, – от которого Томаса прошиб холодный пот.

– Что там происходит? – спросил он, показывая на постройку.

– Не знаю, – ответил круглолицый мальчик высоким детским голоском. – Это Бен. Ему здорово досталось. Все-таки они до него добрались.

– Они?..

Зловещий тон, каким мальчик произнес это слово, Томасу очень не понравился.

– Ага.

– Кто – они?

– Надеюсь, тебе не придется это прочувствовать на собственной шкуре, – ответил парнишка как-то слишком уж спокойно и непринужденно. Он протянул руку. – Меня зовут Чак. Пока не появился ты, я считался Салагой.

Так вот кто должен позаботиться о моем ночлеге, – подумал Томас. Мало того, что он не мог избавиться от чувства полнейшего дискомфорта, так теперь еще и был раздражен. От непонимания происходящего разболелась голова.

– Почему все называют меня Салагой? – спросил он Чака, коротко пожав тому руку.

– Потому что ты самый новый из всех новичков. – Чак ткнул в Томаса пальцем и засмеялся.

Из дома вновь донесся душераздирающий крик, похожий на рев животного на скотобойне.

– Как ты можешь смеяться? – поразился Томас, напуганный загадочным воплем. – Такое впечатление, будто там кто-то умирает.

– Все с ним будет нормально. Никто еще не умер, если успевал получить сыворотку. Тут все – или ничего. Смерть или жизнь. Просто очень болезненно.

– Что – болезненно? – спросил Томас, выдержав небольшую паузу.

Глаза Чака забегали.

– Ну… когда жалят гриверы.

– Гриверы?

Томас все больше заходил в тупик. Жалят… Гриверы… Услышав слова, от которых веяло чем-то зловещим, он уже не был уверен, что хочет знать подробности.

Чак пожал плечами и, закатив глаза, отвернулся.

Томас досадливо вздохнул и вновь прислонился к дереву.

– Сдается, ты знаешь не намного больше меня, – слукавил он.

Его амнезия была очень странной. Томас помнил, как устроен мир в общем и целом, но многие детали – например, лица людей и их имена – напрочь вылетели из головы. Как если бы в новой книге отсутствовало каждое десятое слово, отчего смысл понять невозможно. Томас не помнил даже своего возраста.

– Чак… как ты думаешь, сколько мне лет?

Мальчик окинул его взглядом с ног до головы.

– Я бы сказал, шестнадцать. Рост примерно метр восемьдесят, шатен… если тебя это интересует. А еще: ты выглядишь хуже, чем обжаренный на костре кусок печенки. – Он хихикнул.

Томас был поражен настолько, что последних слов уже не слышал. Шестнадцать?! Неужели ему всего шестнадцать? Он-то ощущал себя куда более взрослым.